Частная жизнь Николая II: как жил и что делал бывший царь после отречения

Последнее путешествие Романовых. Специальный проект радио Sputnik к 100-летию гибели царской семьи. Александровский дворец – дом, который покинула семья.

Премьера нового подкаста радио Sputnik – "Последнее путешествие Романовых". Слушайте в Itunes, а также в Google Podcasts.

Май 2018 года, Царское село. В Александровском дворце идет ремонт. Семейная резиденция Николая II скрыта синим забором, заглянуть за который удается лишь с помощью селфи-палки. Пруд, детский остров, лужайка перед дворцом, аллеи и мостики в Александровском парке – вот все пространство для тех, кто хотел бы "заглянуть" в жизнь Романовых после отречения Николая II. 

В марте 1917 года бывший император приехал в Царское село и вместе с семьей был взят под арест в собственном доме. Вот пруд, на котором Николай Александрович колол лед весной 1917-го на глазах у зевак, собравшихся вдоль забора, чтобы поглазеть на батюшку-царя, а летом с дочерьми плавал на лодках до крошечного острова, где остался детский домик и могилы домашних животных. Там, на лужайке, всей семьей разбили огород, здесь на аллее пилили деревья и катались на велосипедах, в парк выходили гулять, но не больше чем на два часа в день, по инструкции коменданта, который стал распорядителем новой частной жизни Романовых "после царя". И когда в Александровском дворце завтракали, жгли письма, делали уроки с детьми, вечером после чая читали "Графа Монте-Кристо" или играли в карты, соседний Екатерининский дворец уже превращался в музей. 

Кто сохранил Царское село, осталась ли в нем память о последнем императоре, как возвращались вещи семьи и станет ли прежним дом Николая II после реконструкции? Об этом в интервью радио Sputnik рассказала Ираида Ботт, заместитель директора Государственного музея-заповедника "Царское село". 

– Как изменилось Царское Село за 100 лет без Романовых?

– Во-первых, статус изменился, это государственный музей. Сразу после отречения Николая II Министерство императорского двора было упразднено, а в ведомстве этого министерства находилось все имущество – резиденции, особняки, сады и парки. Естественно, встал вопрос, что будет с ними, если  больше нет руководящего надзирающего органа. И тогда на квартире Горького собрались Бенуа, Добужинский, Шаляпин чуть позже, и поставили вопрос, что надо взять эту тему под контроль. И, действительно, было принято очень мудрое решение: направить  специалистов, создать комиссии, которые начали бы с того, что провели учет всего имущества. И то, что появилось – и в Петергофе, и в Гатчине, и у нас в Царском Селе – получило впоследствии название Историко-художественной комиссии. Нам очень повезло, что у нас во главе комиссии оказался Георгий Крескентьевич Лукомский – профессионал, космополит, человек с европейским образованием, художник, историк искусства. Он возглавил комиссию, прожил с Царским селом и в Царском селе полтора года и сделал все, что можно было сделать. Мы понимаем, что это (комиссия – ред.) был очень небольшой коллектив, но коллектив единомышленников абсолютных, их так формировал Лукомский. Это было голодное время, они писали в своих воспоминаниях, что работали за паек, которого едва хватало, чтобы продержаться. Но они были молодые, они были энтузиастами, у них был такой замечательный руководитель, строгий и справедливый.  

–  В чем была особенность их работы? Чем они занимались? 

–  Работали много над инвентаризацией, то есть из комнаты в комнату, из павильона в павильон осматривали имущество. Для Царского Села Лукомский сделал великое дело – такого нет ни в одном пригороде. Он пригласил военного фотографа Андрея Зееста и выписал из Парижа – представьте себе, война Первая мировая, какие тут вообще контакты  – стеклянные пластины братьев Люмьер. И благодаря Зеесту и инициативе Лукомского мы имеем автохромы (технология цветной фотографии начала ХХ века – ред.). Это совершенно особая тема, очень радостная. О том, что это такое, мы узнали 10-12 лет назад, имея к этому моменту в коллекции три десятка этих пластин, полученных первый раз в 1967 году от английского туриста. И потом, когда мы стали понимать, что же это такое, замечательное, оказалось, что у наследников Зееста есть еще другие сюжеты. А в 2012 году на аукционе в Париже продавался целый ящик с 48-ю вот этими автохромами, которые мы благодаря спонсорам купили. 

– Это большая победа.

–  Да, там оказались сюжеты совершенно уникальные, как, например, детская угловая игральная комната Алексея (цесаревича – ред.), как изображения церкви, того, чего у нас не было. То есть благодаря Зеесту и Лукомскому, который это придумал, мы получили совершенно невероятную иконографию, которая датируется мартом-апрелем 1917-го и октябрем 1917 года. Такое редко бывает, когда мы можем с точностью сказать, в какой момент изображен тот или иной предмет или интерьер. Они фиксировали не только интерьеры, но и отдельные интересные и качественные предметы, как настоящие профессионалы они безошибочно отбирали самые уникальные вещи. Эти вещи они упаковали, эти вещи они вывезли в первую эвакуацию, которая состоялась в сентябре 1917 года.

– Верно, что первые описи начинались в то время, когда Николай II отрекся от престола и с семьей проживал в Александровском дворце?

– Да. И в этом тоже особость Царского Села. Комиссии пришли, как я уже говорила, во все резиденции, но представьте себе ситуацию здесь. Февраль. Комиссия начинает работать в Екатерининском дворце и на территории огромного парка, где большое количество павильонов. Так вот, здесь работает комиссия, а в Александровском дворце живет семья. И это происходит на протяжении полугода, семья покинет дворец в ночь на 1 августа 1917 года. 

Лукомский провел гигантскую работу по инвентаризации Екатерининского дворца, и в ночь на 1 августа, когда семья только ушла, Лукомский с комиссией вошел в дом. Он не спал эту ночь. Он оставил подробные и пронзительные воспоминания о том, как он вошел во дворец следом за семьей. Лукомский, когда все это увидел,  понял, что переписать все вещи практически невозможно, никакой жизни не хватит. Но вместе с тем он понимал – и написал об этом – что каждый лист календаря не должен быть перевернут. Он считал, что это место расскажет потомкам об очень важном историческом моменте: действительно, слом жизни, слом страны, поколения. И он издает свой первый приказ, буквально 2-го августа: заходить только по трое – как мы сейчас делаем, мы никогда в помещение по одному не заходим, у нас есть инструкция. Ничего не трогать. И он начинает все фиксировать, он начинает делать экспликации, то есть план помещения, вот так вот мебель стоит, план расположения предметов на рабочем столе Николая, так лежит портсигар, календарь, ручка, чернильница, и т.д. Он даже доходил до некоторого абсурда – цветок в вазе пусть засохнет, но он должен остаться в вазе. Он замечательный музейщик.

– Можно ли предположить, куда пропали книги и предметы интерьера, и что дошло до наших дней? 

– В Александровском дворце было четыре комнаты большой императорской библиотеки, которая формировалась еще с Екатерининских времен, эта библиотека была и, по счастью, в некотором объеме сохранилась. И была личная библиотека, тоже немаленькая, у Александры Федоровны, она насчитывала больше 1000 единиц, находилась в комнатах ее жилой половины. Все это существовало до 1941 года, в 41-м году никто ее не эвакуировал. Вообще, Александровский дворец эвакуировался очень незначительно в своем объеме, преимущественно вещи XVIII века, как высокохудожественные, тогда же вещи ценились по своей степени художественности, а не мемориальности. И спасибо сотрудникам, которые все-таки понимали, что когда-нибудь  вот это значение станет основным, даже не востребованным, а более важным, и эвакуировали предметы из парадного кабинета Николая II, вещи из комнат жилой половины, но не книги. Слава богу, вывезли гардероб Николая и наследника, какую-то часть гардероба Александры Федоровны, вывезли фарфор, живопись со стен, а вот личную библиотеку они не вывозили. Несколько книг мы получили в последние десятилетия, это уже оккупанты, немецкие офицеры уносили на память. У нас даже есть книга с вырезанным экслибрисом, книги, которые отдавали туристы, пожелав остаться неизвестными. В общей сложности мы получили за последние годы очень немало предметов. Некоторые с совершенно душещипательными историями. 

Одна, например, связана с членами семьи Романовых. Это было в 2000-м  году, мы получили письмо из Нью-Йорка от Ксении Константиновны Граббе, а это Лейхтенбергские (титул одной из ветвей французского дворянского рода Богарне – ред.) ни много ни мало, которая рассказала о том, что к ее отцу Константину Лейхтенбергскому в 1946-м или 47-м году в Баварии пришел бывший офицер вермахта и принес три акварели: две акварели Зичи (венгерский живописец, много лет проработавший при царском дворе в России, – ред.) и одну Кумминга. Маленькие акварели в больших дубовых рамах, на обратной стороне которых – а я всегда смеюсь и говорю, что обратная сторона нам  дороже  и важнее – громадный вензель "Н II" и номера. По этим номерам мы узнали, что эти акварели – из Мавританской гостиной Александровского дворца, и что они – личная собственность Николая II. А на акварелях были изображены Николай и Александра, стоящие у дуба, на котором Александр III вырезал букву А. Похоже, в Гатчинском парке. И офицер сказал, что он снял их со стены Мавританской гостиной, когда окна уже были выбиты, и, спасая эти вещи, провез через всю войну. И в Баварии пришел к Константину Лейхтенбергскому со словами – это по праву ваше, как принадлежащее семье Романовых, России, и я вам отдаю. Это было одно из первых, интересных, я бы даже сказала, эффектных, значимых возвращений. 

–  В ваших планах, мечтах – удастся ли как можно точнее воссоздать атмосферу тех лет, когда в дом жила семья?

– Мы стремимся. Но, конечно, никогда не удастся. Потому что это был такой дом, в котором индивидуальное, личное начало было определяющим. Вот такая простая деталь: в гардеробе в шкафах хранились ленточки от букетиков, которые девочки получали во время встреч или во время вояжа, они их не выбрасывали. Они настолько были важны как память, память личной встречи, память государственных событий, исторических явлений. И дом был наполнен этими предметами, за что потом их (семью – ред.) ругали все подряд, и историки искусства и обыватели, что это буржуазная, антихудожественная среда, которую можно видеть в доме рядового юриста или зубного врача и так далее. Да, это не лишено правды, но ты по-другому это понимаешь – как люди ценили человеческое общение, как для них это было важно. Они же не гнались за модой. Они въехали во дворец в 1897 году, привели его в порядок, и только потом в 1902-1903 годах появляются вот эти интерьеры модерн, и то только потому, что они были вынуждены следовать изменившейся моде, новым вкусам. Им не надо было. Обновлялось, было чисто, удобно,  хорошо – и достаточно. Они жили своим замкнутым миром, наверное, в этом тоже было начало конца, потому что не любили приемы, представительства, себя демонстрировать, но по-человечески они были как-то ближе всем нам, можно их понять. 

– Что будет во дворце после реставрации?

– В Александровском дворце будет жилая половина, мы над ней работаем, у нас идут сейчас большие сложные работы на основе проекта воссоздания, в частности тканевого убранства, потому что оно было определяющим там. Все  помещения были в тканях либо в чинцах (лощеная хлопчатобумажная ткань – ред.). Ткани, драпировки – все это будет, панели, камины. У нас нет самого главного – у нас практически нет вещественного наполнения. Оно в количестве 1000 единиц существует, правда еще не в нашем музее, но когда-нибудь оно все равно вернется на исторические места. Это правда жизни, закон жизни. Сегодня дворец будет местом, где все это происходило, там будут рассказы, мемориальные вещи, их будет десятая часть от того, что раньше, зато это будут подлинные вещи, и для нас это очень важно.

Хотите всегда быть в курсе последних событий в стране и мире? Подписывайтесь на наш Twitter. Обещаем, вам всегда будет что почитать – интересное, актуальное, полезное.

У радио Sputnik также есть паблики ВКонтакте и Facebook. А еще вы можете найти нас в Одноклассниках. Присоединяйтесь!