https://radiosputnik.ru/20200105/1563121482.html
Ермил Иванович Костров: поэт, открывший России Гомера и Апулея
Ермил Иванович Костров: поэт, открывший России Гомера и Апулея - Радио Sputnik, 03.03.2020
Ермил Иванович Костров: поэт, открывший России Гомера и Апулея
Островский избрал Кострова прототипом Любима Торцова в комедии "Бедность не порок". А Кукольник написал о нем драму. Об этом в программе радио Sputnik "Российская летопись" расскажет ее автор и ведущий Владимир Бычков.
2020-01-05T08:33
2020-01-05T08:33
2020-03-03T18:45
в эфире
подкасты – радио sputnik
российская летопись
пушкин
екатерина ii
россия
https://cdnn21.img.ria.ru/images/156312/47/1563124719_0:150:2048:1302_1920x0_80_0_0_e29f8129801212bed469ec443f46001d.jpg
Ермил Иванович Костров: поэт, открывший России Гомера и Апулея
Автор Владимир Бычков, радио Sputnik
Островский избрал Кострова прототипом Любима Торцова в комедии "Бедность не порок". А Кукольник написал о нем драму. Об этом в программе радио Sputnik "Российская летопись" расскажет ее автор и ведущий Владимир Бычков.
Ермил Иванович Костров первым в России перевел "Илиаду" Гомера, "Песни Оссиана" Макферсона и "Метаморфозы" Апулея.
Он появился на свет в январе 1755 года в семье дьячка в одном из сел Вятской губернии. После смерти отца был принят в Вятскую духовную семинарию на казенный кошт. Потом, как писал сам Костров, желая "свет наук свободных зрети / И в них убежище имети, / Минерве посвятив себя", отправился в Москву. Там, по протекции своего земляка архимандрита Новоспасского монастыря Иоанна (Черепанова), был принят в Славяно-греко-латинскую академию. Потом перешел в университет. Видимо, Костров не хотел становиться церковнослужителем.
В университете Костров всерьез увлекся классическими, древними языками и литературой, что потом стало ему большим подспорьем во время работы на переводом гомеровской "Илиады".
А выдвинулся Костров благодаря торжественным одам, которые писал на дни рождения Екатерины II и членов императорской фамилии. В 1782 году он был зачислен в штат "университетским стихотворцем". В его обязанности входило сочинение стихов на торжественные случаи. Как пишет Пушкин, "Костров был от императрицы Екатерины именован университетским стихотворцем и в сем звании получал 1500 рублей жалования". Чуть ранее куратор университета Иван Иванович Шувалов произвел Кострова в бакалавры. Однако Ермил Иванович мечтал не о должности стихотворца, а о кафедре российской словесности. Но должность профессора он так и не получил.
Кострову покровительствовал Михаил Матвеевич Херасков, также куратор университета. Масон, который ввел поэта в масонский кружок Николая Ивановича Новикова. По предложению Новикова Костров впервые в России перевел с латинского роман Апулея "Метаморфозы" - "Золотой осел".
Странно, но это довольно игривое и фривольное произведение в кружке Новикова понимали как сочинение мистико-аллегорическое. Перевод получился весьма удачным: Костров сумел передать живые оттенки легкой прозы Апулея.
Возможно, Пушкин в юности читал Апулея именно в переводе Кострова, и вспомнил об этом в "Евгении Онегине":
В те дни, когда в садах Лицея Я безмятежно расцветал, Читал охотно Апулея, А Цицерона не читал…
Со временем должность университетского стихотворца стала тяготить Кострова. Он все бросил и уехал в Петербург. Там вскоре напечатал в журнале "Зеркало света" первый русский стихотворный перевод первых шести песен "Илиады" Гомера, которые принесли ему широкую известность. Тогда классицизм был в большой моде.
В жизни Ермил Иванович слыл большим чудаком. Еще с молодости он, как бы сейчас сказали, чрезвычайно злоупотреблял спиртными напитками. По воспоминаниям, был добродушен, прост, чрезвычайно безобиден и незлопамятен, податлив на все и безответен. В нем было что-то ребяческое.
В Петербурге Костров жил у своего покровителя Ивана Ивановича Шувалова. Тут он переводил "Илиаду". Домашние Шувалова запросто обращались с добрым Ермилом Ивановичем. Однажды поэт И.И. Дмитриев, будущий министр юстиции, пришел к Шувалову и, не застав его дома, спросил: "дома ли Ермил Иванович?" Лакей отвечал: "Дома; пожалуйте сюда!" - и привел его в задние комнаты, в девичью, где девки занимались работой. Ермил Иванович сидел в кругу их и сшивал какие-то лоскутки. На столе, возле лоскутков, возлежал греческий Гомер, разогнутый и обороченный вверх переплетом. Удивленный Дмитриев спросил: "Чем это вы, Ермил Иванович, занимаетесь?" Костров отвечал просто: "Да вот девчата велели что-то сшить!" - и продолжал свою работу.
Один из младших приятелей Кострова написал на него несколько едких сатир. А Костров не только не обиделся, но и любил, чтобы их ему читали, при этом говоря: "Ах, пострел! Я в нем и не подозревал такого ума. Как он славно потрафил меня!"...
После успеха перевода "Илиады" Кострова пожелал видеть сам князь Потемкин. Поэта долго искали по трактирам, потом долго протрезвляли. Друзья его приодели: один дал французский кафтан, другой – шелковые чулки. Наконец, после продолжительного ожидания Костров был введен в кабинет светлейшего князя, отвесил поклон. "Вы перевели Гомерову "Илиаду"?" - спросил вельможа. Потом пристально посмотрел на Кострова, кивнул головою, тем свидание и кончилось.
Поэт вышел из кабинета, радуясь, что так счастливо отделался от высокого сановника, и заторопился к выходу из дворца. Но тут Кострова остановил адъютант князя, и сказал, что светлейший приглашает его к своему обеденному столу. За обедом у Потемкина Костров не забыл себя, не пропустил ни одного напитка, ни одного блюда, так что когда все встали со своих мест, слуги принуждены были взять его под руки и усадить в карету.
Императрица Екатерина II в бытность свою в Москве пригласила Кострова к обеденному столу, возложив это поручение на Шувалова. Слабость поэта была известна меценату; он призвал его к себе, велел одеться и просил непременно явиться к нему в трезвом виде, чтобы вместе ехать во дворец. Настает час, Шувалов посылает за Костровым, но того нигде не находят. Вельможа отправляется один к государыне и оправдывает поэта перед царицей, сказав, что тот заболел. Недели через две Костров является к Шувалову. "Не стыдно ли тебе, Ермил Иванович, - говорит последний, - что ты променял дворец на кабак?" - "Побывайте-ка, Иван Иванович, в кабаке, - отвечал Костров, - право, его не променяете ни на какой дворец!" - "О вкусах не спорят", - вздохнул Шувалов.
Творчество Кострова высоко ценил Гавриил Романович Державин и Суворов. И вообще Костров, несмотря на странности и известную болезнь, пользовался среди современников всеобщим уважением.
О великом полководце поэт слагал оды:
Суворов, громом ты крылатым облечен И молний тысящью разящих ополчен, Всегда являешься во блеске новой славы...
Александру Васильевичу, в частности, очень понравились костровские "Эпистолы Суворову-Рымникскому на взятие Варшавы". Полководец распорядился выдать поэту 1000 рублей. А в ответ на благодарственное письмо Кострова ответил стихами:
Вергилий и Гомер, о если бы восстали, Для превосходства бы твой важный слог избрали.
Костров посвятил Суворову перевод "гальских стихотворений" Оссиана. Тогда еще не было известно, что это мистификация шотландского поэта Джеймса Макферсона. Этот перевод был очень популярен и заложил основы для распространения сентиментализма в России. По воспоминаниям, Оссиан в переводе Кострова стал любимым чтением Суворова, "был с ним во всех походах".
Последние годы жизни Костров жил в нищете, почти ничего не писал и не участвовал в литературной жизни. По словам Пушкина, который не раз поминал поэта, "когда наступали торжественные дни, Кострова искали по всему городу для сочинения стихов и находили обыкновенно в кабаке или у дьячка, великого пьяницы, с которым был он в тесной дружбе".
Костров умер в Москве в декабре 1796 года. За несколько дней до кончины молодой Карамзин встретил Ермила Ивановича в книжной лавке. Он был измучен лихорадкой. "Что это с вами сделалось?" - спросил его Карамзин. "Да вот какая беда! - отвечал тот с болезненной улыбкой. - Всегда употреблял горячее, а умираю от холодного!"...
А в 1853 году Нестор Кукольник написал драму "Ермил Иванович Костров", фабула которой построена на действительно имевшем место случае, характеризующем душевную доброту поэта. В 1787 году императрица пожаловала ему 1000 рублей за перевод "Илиады". Костров с этими деньгами отправился покутить в любимый свой Цареградский трактир. Здесь, попивая вино, он встретил убитого горем офицера. Поэт участливо разговорился c ним и узнал его печальную повесть: офицер потерял 800 рублей казенных денег и должен быть разжалован в солдаты. Услышав этот рассказ, Костров сказал ему: "Я нашел ваши деньги и не хочу воспользоваться ими!" С этими словами он положил перед удивленным офицером на стол 800 рублей и тотчас же скрылся. Но Кострова знала вся Москва, и добрый его поступок вскоре стал известен всему городу.
В этом выпуске вы также услышите:
– Авантюрист корнет Савин.
audio/mpeg
Ермил Иванович Костров: поэт, открывший России Гомера и Апулея
Автор Владимир Бычков, радио Sputnik
Островский избрал Кострова прототипом Любима Торцова в комедии "Бедность не порок". А Кукольник написал о нем драму. Об этом в программе радио Sputnik "Российская летопись" расскажет ее автор и ведущий Владимир Бычков.
Ермил Иванович Костров первым в России перевел "Илиаду" Гомера, "Песни Оссиана" Макферсона и "Метаморфозы" Апулея.
Он появился на свет в январе 1755 года в семье дьячка в одном из сел Вятской губернии. После смерти отца был принят в Вятскую духовную семинарию на казенный кошт. Потом, как писал сам Костров, желая "свет наук свободных зрети / И в них убежище имети, / Минерве посвятив себя", отправился в Москву. Там, по протекции своего земляка архимандрита Новоспасского монастыря Иоанна (Черепанова), был принят в Славяно-греко-латинскую академию. Потом перешел в университет. Видимо, Костров не хотел становиться церковнослужителем.
В университете Костров всерьез увлекся классическими, древними языками и литературой, что потом стало ему большим подспорьем во время работы на переводом гомеровской "Илиады".
А выдвинулся Костров благодаря торжественным одам, которые писал на дни рождения Екатерины II и членов императорской фамилии. В 1782 году он был зачислен в штат "университетским стихотворцем". В его обязанности входило сочинение стихов на торжественные случаи. Как пишет Пушкин, "Костров был от императрицы Екатерины именован университетским стихотворцем и в сем звании получал 1500 рублей жалования". Чуть ранее куратор университета Иван Иванович Шувалов произвел Кострова в бакалавры. Однако Ермил Иванович мечтал не о должности стихотворца, а о кафедре российской словесности. Но должность профессора он так и не получил.
Кострову покровительствовал Михаил Матвеевич Херасков, также куратор университета. Масон, который ввел поэта в масонский кружок Николая Ивановича Новикова. По предложению Новикова Костров впервые в России перевел с латинского роман Апулея "Метаморфозы" - "Золотой осел".
Странно, но это довольно игривое и фривольное произведение в кружке Новикова понимали как сочинение мистико-аллегорическое. Перевод получился весьма удачным: Костров сумел передать живые оттенки легкой прозы Апулея.
Возможно, Пушкин в юности читал Апулея именно в переводе Кострова, и вспомнил об этом в "Евгении Онегине":
В те дни, когда в садах Лицея Я безмятежно расцветал, Читал охотно Апулея, А Цицерона не читал…
Со временем должность университетского стихотворца стала тяготить Кострова. Он все бросил и уехал в Петербург. Там вскоре напечатал в журнале "Зеркало света" первый русский стихотворный перевод первых шести песен "Илиады" Гомера, которые принесли ему широкую известность. Тогда классицизм был в большой моде.
В жизни Ермил Иванович слыл большим чудаком. Еще с молодости он, как бы сейчас сказали, чрезвычайно злоупотреблял спиртными напитками. По воспоминаниям, был добродушен, прост, чрезвычайно безобиден и незлопамятен, податлив на все и безответен. В нем было что-то ребяческое.
В Петербурге Костров жил у своего покровителя Ивана Ивановича Шувалова. Тут он переводил "Илиаду". Домашние Шувалова запросто обращались с добрым Ермилом Ивановичем. Однажды поэт И.И. Дмитриев, будущий министр юстиции, пришел к Шувалову и, не застав его дома, спросил: "дома ли Ермил Иванович?" Лакей отвечал: "Дома; пожалуйте сюда!" - и привел его в задние комнаты, в девичью, где девки занимались работой. Ермил Иванович сидел в кругу их и сшивал какие-то лоскутки. На столе, возле лоскутков, возлежал греческий Гомер, разогнутый и обороченный вверх переплетом. Удивленный Дмитриев спросил: "Чем это вы, Ермил Иванович, занимаетесь?" Костров отвечал просто: "Да вот девчата велели что-то сшить!" - и продолжал свою работу.
Один из младших приятелей Кострова написал на него несколько едких сатир. А Костров не только не обиделся, но и любил, чтобы их ему читали, при этом говоря: "Ах, пострел! Я в нем и не подозревал такого ума. Как он славно потрафил меня!"...
После успеха перевода "Илиады" Кострова пожелал видеть сам князь Потемкин. Поэта долго искали по трактирам, потом долго протрезвляли. Друзья его приодели: один дал французский кафтан, другой – шелковые чулки. Наконец, после продолжительного ожидания Костров был введен в кабинет светлейшего князя, отвесил поклон. "Вы перевели Гомерову "Илиаду"?" - спросил вельможа. Потом пристально посмотрел на Кострова, кивнул головою, тем свидание и кончилось.
Поэт вышел из кабинета, радуясь, что так счастливо отделался от высокого сановника, и заторопился к выходу из дворца. Но тут Кострова остановил адъютант князя, и сказал, что светлейший приглашает его к своему обеденному столу. За обедом у Потемкина Костров не забыл себя, не пропустил ни одного напитка, ни одного блюда, так что когда все встали со своих мест, слуги принуждены были взять его под руки и усадить в карету.
Императрица Екатерина II в бытность свою в Москве пригласила Кострова к обеденному столу, возложив это поручение на Шувалова. Слабость поэта была известна меценату; он призвал его к себе, велел одеться и просил непременно явиться к нему в трезвом виде, чтобы вместе ехать во дворец. Настает час, Шувалов посылает за Костровым, но того нигде не находят. Вельможа отправляется один к государыне и оправдывает поэта перед царицей, сказав, что тот заболел. Недели через две Костров является к Шувалову. "Не стыдно ли тебе, Ермил Иванович, - говорит последний, - что ты променял дворец на кабак?" - "Побывайте-ка, Иван Иванович, в кабаке, - отвечал Костров, - право, его не променяете ни на какой дворец!" - "О вкусах не спорят", - вздохнул Шувалов.
Творчество Кострова высоко ценил Гавриил Романович Державин и Суворов. И вообще Костров, несмотря на странности и известную болезнь, пользовался среди современников всеобщим уважением.
О великом полководце поэт слагал оды:
Суворов, громом ты крылатым облечен И молний тысящью разящих ополчен, Всегда являешься во блеске новой славы...
Александру Васильевичу, в частности, очень понравились костровские "Эпистолы Суворову-Рымникскому на взятие Варшавы". Полководец распорядился выдать поэту 1000 рублей. А в ответ на благодарственное письмо Кострова ответил стихами:
Вергилий и Гомер, о если бы восстали, Для превосходства бы твой важный слог избрали.
Костров посвятил Суворову перевод "гальских стихотворений" Оссиана. Тогда еще не было известно, что это мистификация шотландского поэта Джеймса Макферсона. Этот перевод был очень популярен и заложил основы для распространения сентиментализма в России. По воспоминаниям, Оссиан в переводе Кострова стал любимым чтением Суворова, "был с ним во всех походах".
Последние годы жизни Костров жил в нищете, почти ничего не писал и не участвовал в литературной жизни. По словам Пушкина, который не раз поминал поэта, "когда наступали торжественные дни, Кострова искали по всему городу для сочинения стихов и находили обыкновенно в кабаке или у дьячка, великого пьяницы, с которым был он в тесной дружбе".
Костров умер в Москве в декабре 1796 года. За несколько дней до кончины молодой Карамзин встретил Ермила Ивановича в книжной лавке. Он был измучен лихорадкой. "Что это с вами сделалось?" - спросил его Карамзин. "Да вот какая беда! - отвечал тот с болезненной улыбкой. - Всегда употреблял горячее, а умираю от холодного!"...
А в 1853 году Нестор Кукольник написал драму "Ермил Иванович Костров", фабула которой построена на действительно имевшем место случае, характеризующем душевную доброту поэта. В 1787 году императрица пожаловала ему 1000 рублей за перевод "Илиады". Костров с этими деньгами отправился покутить в любимый свой Цареградский трактир. Здесь, попивая вино, он встретил убитого горем офицера. Поэт участливо разговорился c ним и узнал его печальную повесть: офицер потерял 800 рублей казенных денег и должен быть разжалован в солдаты. Услышав этот рассказ, Костров сказал ему: "Я нашел ваши деньги и не хочу воспользоваться ими!" С этими словами он положил перед удивленным офицером на стол 800 рублей и тотчас же скрылся. Но Кострова знала вся Москва, и добрый его поступок вскоре стал известен всему городу.
В этом выпуске вы также услышите:
– Авантюрист корнет Савин.
audio/mpeg
Ермил Иванович Костров первым в России перевел "Илиаду" Гомера, "Песни Оссиана" Макферсона и "Метаморфозы" Апулея. Он появился на свет в январе 1755 года в семье дьячка в одном из сел Вятской губернии. После смерти отца был принят в Вятскую духовную семинарию на казенный кошт. Потом, как писал сам Костров, желая "свет наук свободных зрети / И в них убежище имети, / Минерве посвятив себя", отправился в Москву. Там, по протекции своего земляка архимандрита Новоспасского монастыря Иоанна (Черепанова), был принят в Славяно-греко-латинскую академию. Потом перешел в университет. Видимо, Костров не хотел становиться церковнослужителем. В университете Костров всерьез увлекся классическими, древними языками и литературой, что потом стало ему большим подспорьем во время работы на переводом гомеровской "Илиады". А выдвинулся Костров благодаря торжественным одам, которые писал на дни рождения Екатерины II и членов императорской фамилии. В 1782 году он был зачислен в штат "университетским стихотворцем". В его обязанности входило сочинение стихов на торжественные случаи. Как пишет Пушкин, "Костров был от императрицы Екатерины именован университетским стихотворцем и в сем звании получал 1500 рублей жалования". Чуть ранее куратор университета Иван Иванович Шувалов произвел Кострова в бакалавры. Однако Ермил Иванович мечтал не о должности стихотворца, а о кафедре российской словесности. Но должность профессора он так и не получил. Кострову покровительствовал Михаил Матвеевич Херасков, также куратор университета. Масон, который ввел поэта в масонский кружок Николая Ивановича Новикова. По предложению Новикова Костров впервые в России перевел с латинского роман Апулея "Метаморфозы" - "Золотой осел". Странно, но это довольно игривое и фривольное произведение в кружке Новикова понимали как сочинение мистико-аллегорическое. Перевод получился весьма удачным: Костров сумел передать живые оттенки легкой прозы Апулея.Возможно, Пушкин в юности читал Апулея именно в переводе Кострова, и вспомнил об этом в "Евгении Онегине": В те дни, когда в садах Лицея Я безмятежно расцветал, Читал охотно Апулея, А Цицерона не читал… Со временем должность университетского стихотворца стала тяготить Кострова. Он все бросил и уехал в Петербург. Там вскоре напечатал в журнале "Зеркало света" первый русский стихотворный перевод первых шести песен "Илиады" Гомера, которые принесли ему широкую известность. Тогда классицизм был в большой моде. В жизни Ермил Иванович слыл большим чудаком. Еще с молодости он, как бы сейчас сказали, чрезвычайно злоупотреблял спиртными напитками. По воспоминаниям, был добродушен, прост, чрезвычайно безобиден и незлопамятен, податлив на все и безответен. В нем было что-то ребяческое. В Петербурге Костров жил у своего покровителя Ивана Ивановича Шувалова. Тут он переводил "Илиаду". Домашние Шувалова запросто обращались с добрым Ермилом Ивановичем. Однажды поэт И.И. Дмитриев, будущий министр юстиции, пришел к Шувалову и, не застав его дома, спросил: "дома ли Ермил Иванович?" Лакей отвечал: "Дома; пожалуйте сюда!" - и привел его в задние комнаты, в девичью, где девки занимались работой. Ермил Иванович сидел в кругу их и сшивал какие-то лоскутки. На столе, возле лоскутков, возлежал греческий Гомер, разогнутый и обороченный вверх переплетом. Удивленный Дмитриев спросил: "Чем это вы, Ермил Иванович, занимаетесь?" Костров отвечал просто: "Да вот девчата велели что-то сшить!" - и продолжал свою работу. Один из младших приятелей Кострова написал на него несколько едких сатир. А Костров не только не обиделся, но и любил, чтобы их ему читали, при этом говоря: "Ах, пострел! Я в нем и не подозревал такого ума. Как он славно потрафил меня!"... После успеха перевода "Илиады" Кострова пожелал видеть сам князь Потемкин. Поэта долго искали по трактирам, потом долго протрезвляли. Друзья его приодели: один дал французский кафтан, другой – шелковые чулки. Наконец, после продолжительного ожидания Костров был введен в кабинет светлейшего князя, отвесил поклон. "Вы перевели Гомерову "Илиаду"?" - спросил вельможа. Потом пристально посмотрел на Кострова, кивнул головою, тем свидание и кончилось. Поэт вышел из кабинета, радуясь, что так счастливо отделался от высокого сановника, и заторопился к выходу из дворца. Но тут Кострова остановил адъютант князя, и сказал, что светлейший приглашает его к своему обеденному столу. За обедом у Потемкина Костров не забыл себя, не пропустил ни одного напитка, ни одного блюда, так что когда все встали со своих мест, слуги принуждены были взять его под руки и усадить в карету. Императрица Екатерина II в бытность свою в Москве пригласила Кострова к обеденному столу, возложив это поручение на Шувалова. Слабость поэта была известна меценату; он призвал его к себе, велел одеться и просил непременно явиться к нему в трезвом виде, чтобы вместе ехать во дворец. Настает час, Шувалов посылает за Костровым, но того нигде не находят. Вельможа отправляется один к государыне и оправдывает поэта перед царицей, сказав, что тот заболел. Недели через две Костров является к Шувалову. "Не стыдно ли тебе, Ермил Иванович, - говорит последний, - что ты променял дворец на кабак?" - "Побывайте-ка, Иван Иванович, в кабаке, - отвечал Костров, - право, его не променяете ни на какой дворец!" - "О вкусах не спорят", - вздохнул Шувалов. Творчество Кострова высоко ценил Гавриил Романович Державин и Суворов. И вообще Костров, несмотря на странности и известную болезнь, пользовался среди современников всеобщим уважением.О великом полководце поэт слагал оды: Суворов, громом ты крылатым облеченИ молний тысящью разящих ополчен,Всегда являешься во блеске новой славы... Александру Васильевичу, в частности, очень понравились костровские "Эпистолы Суворову-Рымникскому на взятие Варшавы". Полководец распорядился выдать поэту 1000 рублей. А в ответ на благодарственное письмо Кострова ответил стихами: Вергилий и Гомер, о если бы восстали,Для превосходства бы твой важный слог избрали. Костров посвятил Суворову перевод "гальских стихотворений" Оссиана. Тогда еще не было известно, что это мистификация шотландского поэта Джеймса Макферсона. Этот перевод был очень популярен и заложил основы для распространения сентиментализма в России. По воспоминаниям, Оссиан в переводе Кострова стал любимым чтением Суворова, "был с ним во всех походах".Последние годы жизни Костров жил в нищете, почти ничего не писал и не участвовал в литературной жизни. По словам Пушкина, который не раз поминал поэта, "когда наступали торжественные дни, Кострова искали по всему городу для сочинения стихов и находили обыкновенно в кабаке или у дьячка, великого пьяницы, с которым был он в тесной дружбе". Костров умер в Москве в декабре 1796 года. За несколько дней до кончины молодой Карамзин встретил Ермила Ивановича в книжной лавке. Он был измучен лихорадкой. "Что это с вами сделалось?" - спросил его Карамзин. "Да вот какая беда! - отвечал тот с болезненной улыбкой. - Всегда употреблял горячее, а умираю от холодного!"... А в 1853 году Нестор Кукольник написал драму "Ермил Иванович Костров", фабула которой построена на действительно имевшем место случае, характеризующем душевную доброту поэта. В 1787 году императрица пожаловала ему 1000 рублей за перевод "Илиады". Костров с этими деньгами отправился покутить в любимый свой Цареградский трактир. Здесь, попивая вино, он встретил убитого горем офицера. Поэт участливо разговорился c ним и узнал его печальную повесть: офицер потерял 800 рублей казенных денег и должен быть разжалован в солдаты. Услышав этот рассказ, Костров сказал ему: "Я нашел ваши деньги и не хочу воспользоваться ими!" С этими словами он положил перед удивленным офицером на стол 800 рублей и тотчас же скрылся. Но Кострова знала вся Москва, и добрый его поступок вскоре стал известен всему городу. В этом выпуске вы также услышите: – Авантюрист корнет Савин.Подписывайтесь на наш канал в Яндекс.Дзен и присоединяйтесь к нашему Telegram-каналу.
пушкин
россия
Радио Sputnik
internet-group@rian.ru
7 495 645-6601
ФГУП МИА «Россия сегодня»
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/
2020
Владимир Бычков
https://cdnn21.img.ria.ru/images/147864/47/1478644726_749:0:3743:2994_100x100_80_0_0_905ee0b9ba84015abc1396146c74b9f7.jpg
Владимир Бычков
https://cdnn21.img.ria.ru/images/147864/47/1478644726_749:0:3743:2994_100x100_80_0_0_905ee0b9ba84015abc1396146c74b9f7.jpg
Новости
ru-RU
https://radiosputnik.ru/docs/about/copyright.html
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/
Радио Sputnik
internet-group@rian.ru
7 495 645-6601
ФГУП МИА «Россия сегодня»
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/
Радио Sputnik
internet-group@rian.ru
7 495 645-6601
ФГУП МИА «Россия сегодня»
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/
Владимир Бычков
https://cdnn21.img.ria.ru/images/147864/47/1478644726_749:0:3743:2994_100x100_80_0_0_905ee0b9ba84015abc1396146c74b9f7.jpg
в эфире, подкасты – радио sputnik, российская летопись, пушкин, екатерина ii, россия
В эфире, Подкасты – Радио Sputnik, Российская летопись, Пушкин, Екатерина II, Россия
Ермил Иванович Костров первым в России перевел "Илиаду" Гомера, "Песни Оссиана" Макферсона и "Метаморфозы" Апулея.
Он появился на свет в январе 1755 года в семье дьячка в одном из сел Вятской губернии. После смерти отца был принят в Вятскую духовную семинарию на казенный кошт. Потом, как писал сам Костров, желая "свет наук свободных зрети / И в них убежище имети, / Минерве посвятив себя", отправился в Москву. Там, по протекции своего земляка архимандрита Новоспасского монастыря Иоанна (Черепанова), был принят в Славяно-греко-латинскую академию. Потом перешел в университет. Видимо, Костров не хотел становиться церковнослужителем.
В университете Костров всерьез увлекся классическими, древними языками и литературой, что потом стало ему большим подспорьем во время работы на переводом гомеровской "Илиады".
А выдвинулся Костров благодаря торжественным одам, которые писал на дни рождения Екатерины II и членов императорской фамилии. В 1782 году он был зачислен в штат "университетским стихотворцем". В его обязанности входило сочинение стихов на торжественные случаи. Как пишет Пушкин, "Костров был от императрицы Екатерины именован университетским стихотворцем и в сем звании получал 1500 рублей жалования". Чуть ранее куратор университета Иван Иванович Шувалов произвел Кострова в бакалавры. Однако Ермил Иванович мечтал не о должности стихотворца, а о кафедре российской словесности. Но должность профессора он так и не получил.
Кострову покровительствовал Михаил Матвеевич Херасков, также куратор университета. Масон, который ввел поэта в масонский кружок Николая Ивановича Новикова. По предложению Новикова Костров впервые в России перевел с латинского роман Апулея "Метаморфозы" - "Золотой осел".
Странно, но это довольно игривое и фривольное произведение в кружке Новикова понимали как сочинение мистико-аллегорическое. Перевод получился весьма удачным: Костров сумел передать живые оттенки легкой прозы Апулея.
Возможно, Пушкин в юности читал Апулея именно в переводе Кострова, и вспомнил об этом в "Евгении Онегине":
В те дни, когда в садах Лицея
Со временем должность университетского стихотворца стала тяготить Кострова. Он все бросил и уехал в Петербург. Там вскоре напечатал в журнале "Зеркало света" первый русский стихотворный перевод первых шести песен "Илиады" Гомера, которые принесли ему широкую известность. Тогда классицизм был в большой моде.
В жизни Ермил Иванович слыл большим чудаком. Еще с молодости он, как бы сейчас сказали, чрезвычайно злоупотреблял спиртными напитками. По воспоминаниям, был добродушен, прост, чрезвычайно безобиден и незлопамятен, податлив на все и безответен. В нем было что-то ребяческое.
В Петербурге Костров жил у своего покровителя Ивана Ивановича Шувалова. Тут он переводил "Илиаду". Домашние Шувалова запросто обращались с добрым Ермилом Ивановичем. Однажды поэт И.И. Дмитриев, будущий министр юстиции, пришел к Шувалову и, не застав его дома, спросил: "дома ли Ермил Иванович?" Лакей отвечал: "Дома; пожалуйте сюда!" - и привел его в задние комнаты, в девичью, где девки занимались работой. Ермил Иванович сидел в кругу их и сшивал какие-то лоскутки. На столе, возле лоскутков, возлежал греческий Гомер, разогнутый и обороченный вверх переплетом. Удивленный Дмитриев спросил: "Чем это вы, Ермил Иванович, занимаетесь?" Костров отвечал просто: "Да вот девчата велели что-то сшить!" - и продолжал свою работу.
Один из младших приятелей Кострова написал на него несколько едких сатир. А Костров не только не обиделся, но и любил, чтобы их ему читали, при этом говоря: "Ах, пострел! Я в нем и не подозревал такого ума. Как он славно потрафил меня!"...
После успеха перевода "Илиады" Кострова пожелал видеть сам князь Потемкин. Поэта долго искали по трактирам, потом долго протрезвляли. Друзья его приодели: один дал французский кафтан, другой – шелковые чулки. Наконец, после продолжительного ожидания Костров был введен в кабинет светлейшего князя, отвесил поклон. "Вы перевели Гомерову "Илиаду"?" - спросил вельможа. Потом пристально посмотрел на Кострова, кивнул головою, тем свидание и кончилось.
Поэт вышел из кабинета, радуясь, что так счастливо отделался от высокого сановника, и заторопился к выходу из дворца. Но тут Кострова остановил адъютант князя, и сказал, что светлейший приглашает его к своему обеденному столу. За обедом у Потемкина Костров не забыл себя, не пропустил ни одного напитка, ни одного блюда, так что когда все встали со своих мест, слуги принуждены были взять его под руки и усадить в карету.
Императрица Екатерина II в бытность свою в Москве пригласила Кострова к обеденному столу, возложив это поручение на Шувалова. Слабость поэта была известна меценату; он призвал его к себе, велел одеться и просил непременно явиться к нему в трезвом виде, чтобы вместе ехать во дворец. Настает час, Шувалов посылает за Костровым, но того нигде не находят. Вельможа отправляется один к государыне и оправдывает поэта перед царицей, сказав, что тот заболел. Недели через две Костров является к Шувалову. "Не стыдно ли тебе, Ермил Иванович, - говорит последний, - что ты променял дворец на кабак?" - "Побывайте-ка, Иван Иванович, в кабаке, - отвечал Костров, - право, его не променяете ни на какой дворец!" - "О вкусах не спорят", - вздохнул Шувалов.
Творчество Кострова высоко ценил Гавриил Романович Державин и Суворов. И вообще Костров, несмотря на странности и известную болезнь, пользовался среди современников всеобщим уважением.
О великом полководце поэт слагал оды:
Суворов, громом ты крылатым облечен
И молний тысящью разящих ополчен,
Всегда являешься во блеске новой славы...
Александру Васильевичу, в частности, очень понравились костровские "Эпистолы Суворову-Рымникскому на взятие Варшавы". Полководец распорядился выдать поэту 1000 рублей. А в ответ на благодарственное письмо Кострова ответил стихами:
Вергилий и Гомер, о если бы восстали,
Для превосходства бы твой важный слог избрали.
Костров посвятил Суворову перевод "гальских стихотворений" Оссиана. Тогда еще не было известно, что это мистификация шотландского поэта Джеймса Макферсона. Этот перевод был очень популярен и заложил основы для распространения сентиментализма в России. По воспоминаниям, Оссиан в переводе Кострова стал любимым чтением Суворова, "был с ним во всех походах".
Последние годы жизни Костров жил в нищете, почти ничего не писал и не участвовал в литературной жизни. По словам Пушкина, который не раз поминал поэта, "когда наступали торжественные дни, Кострова искали по всему городу для сочинения стихов и находили обыкновенно в кабаке или у дьячка, великого пьяницы, с которым был он в тесной дружбе".
Костров умер в Москве в декабре 1796 года. За несколько дней до кончины молодой Карамзин встретил Ермила Ивановича в книжной лавке. Он был измучен лихорадкой. "Что это с вами сделалось?" - спросил его Карамзин. "Да вот какая беда! - отвечал тот с болезненной улыбкой. - Всегда употреблял горячее, а умираю от холодного!"...
А в 1853 году Нестор Кукольник написал драму "Ермил Иванович Костров", фабула которой построена на действительно имевшем место случае, характеризующем душевную доброту поэта. В 1787 году императрица пожаловала ему 1000 рублей за перевод "Илиады". Костров с этими деньгами отправился покутить в любимый свой Цареградский трактир. Здесь, попивая вино, он встретил убитого горем офицера. Поэт участливо разговорился c ним и узнал его печальную повесть: офицер потерял 800 рублей казенных денег и должен быть разжалован в солдаты. Услышав этот рассказ, Костров сказал ему: "Я нашел ваши деньги и не хочу воспользоваться ими!" С этими словами он положил перед удивленным офицером на стол 800 рублей и тотчас же скрылся. Но Кострова знала вся Москва, и добрый его поступок вскоре стал известен всему городу.
В этом выпуске вы также услышите:
– Авантюрист корнет Савин.
Подписывайтесь на наш канал в Яндекс.Дзен и присоединяйтесь к нашему Telegram-каналу. 
