Как запятая повлияла на судьбу пьесы Островского

Дебютная комедия Островского "Банкрут, или Свои люди – сочтемся" пробивалась на сцену десять лет. А все из-за французской революции и… запятой. Об этом в программе радио Sputnik "Российская летопись" расскажет ее автор и ведущий Владимир Бычков.

В июне 1886 года скончался драматург Александр Николаевич Островский.

Его дебютом стала комедия "Банкрут, или Свои люди – сочтемся". Ее Островский прочитал в Москве, в доме историка Михаила Петровича Погодина 3 декабря 1849 года. На вечере, среди других, присутствовали Гоголь и актер Щепкин. Островский читал женские роли, а его друг – актер Пров Садовский – мужские.

"Какое приятное занятие эти танцы! Ведь уж как хорошо! Что может быть восхитительнее?.. Больше всего не люблю танцевать с студентами да с приказными. То ли дело с военными! Ах, прелесть! восхищение! И усы, и эполеты, и мундир, а у иных даже шпоры. Уж какое же есть сравнение: военный или штатский? Военный – уж это сейчас видно: и ловкость, и все, а штатский что? Так какой-то неодушевленный!"...

Успех комедии был бесспорным. О ней с одобрением отозвался Гоголь. Погодин вскоре добился цензурного разрешения на публикацию пьесы. Он ведь, собственно, и старался с этим чтением для того, чтобы заполучить произведение молодого драматурга в свой журнал "Москвитянин".

© РИА Новости / РИА Новости

Перейти в медиабанк

Сцена из комедии А.Н. Островского "Свои люди - сочтемся".

А в Петербурге путь на сцену комедии закрыли. Годом ранее власти на фоне революционных событий в Европе учредили "Комитет 2 апреля 1848 года" – "Комитет для высшего надзора за духом и направлением печатаемых в России произведений". Его еще называли "Бутурлинским комитетом" – по фамилии первого председателя, историка Дмитрия Петровича Бутурлина. Комитет осуществлял и общий надзор за всей цензурой.

Профессор Александр Васильевич Никитенко в те годы записал в своем дневнике: "Вот сколько у нас цензур – общая при министерстве народного просвещения, главное управление цензуры, верховный негласный комитет, духовная цензура, военная, цензура при министерстве иностранных дел, театральная при министерстве императорского двора, газетная при почтовом департаменте, цензура при Третьем отделении и новая педагогическая, – итого десять цензурных ведомств. Если сосчитать всех лиц, заведующих цензурою, их окажется больше, чем книг, печатаемых в течение года. Я ошибся – больше: цензура по части сочинений юридических при Втором отделении и цензура иностранных книг; всего двенадцать"...

Историк Сергей Михайлович Соловьев, прочитав в газете о революции 1848 года во Франции, пророчески сказал: "Нам, русским ученым, достанется за эту революцию". Досталось всем...

На фоне этих событий цензурный комитет, ведавший театральным репертуаром, буквально уничтожил комедию Островского. Цензор Михаил Александрович Гедеонов, друг композитора Глинки, написал о ней так: "Все действующие лица: купец, его дочь, стряпчий, приказчик и сваха – отъявленные мерзавцы. Разговоры грязны, вся пьеса обидна для русского купечества... Ни одного характера, призывающего на себя уважение, ни одной черты или порыва, на которых можно бы было с отрадою остановиться посреди картины этой моральной низости. Изображая среднее купечество и клеймя заслуженным образом его пороки, автор не нашел для противоположности ни одного из почтенных наших купцов. Наконец, заключение комедии – торжество черной неблагодарности в двух лицах, дочери и приказчика – оставляет самое печальное впечатление".

© РИА Новости / РИА Новости

Перейти в медиабанк

Драматург Александр Николаевич Островский

И тут случился нелепый курьез. Николай I прочитал мнение цензора и написал: "Совершенно справедливо, напрасно печатано, играть же запретить, во всяком случае уведомя об этом Князя Волконского".

Император писал обычно быстро, карандашом, знаки препинания ставил не всегда. Поэтому его резолюцию можно было толковать по-разному: "играть же запретить во всяком случае" или "играть же запретить, во всяком случае уведомя об том Князя Волконского". То есть министра двора.

И что сделали чиновники? Конечно, стоило бы все-таки переговорить со светлейшим князем Петром Михайловичем Волконским о том, как понимать монаршую резолюцию. Но они вряд ли даже собирались это делать. Атмосфера в верхах тревожная и предгрозовая, а посему нужно поступать с осторожностью. Чиновники, как всегда, подстраховались, и решили толковать резолюцию императора в невыгодную для Островского сторону. И читали ее так: "играть же запретить во всяком случае".

Чувствуете все тонкости, прелести и нюансы пунктуации? Чиновники запретили – и забыли. С глаз долой – из сердца вон. А Островскому каково? Официальное разрешение на постановку "Банкрута", причем с цензурными изъятиями, было получено лишь десять лет спустя...

© РИА Новости / Сергей Пятаков

Перейти в медиабанк

Сцена и зрительный зал Малого театра в Москве

А первым произведением Островского, увидевшим театральные подмостки, стала комедия "Не в свои сани не садись". Премьера состоялась в Малом театре в январе 1853 года. Актер и писатель Иван Федорович Горбунов вспоминал: "Спектакль превратился в событие исключительного художественного значения. Посреди глубокой тишины публика прослушала первый акт и восторженно, по нескольку раз, вызывала исполнителей. В коридорах, в фойе, в буфете пошли толки о пьесе. Восторгу не было конца!.."

Присяжный театрал, учитель словесности в синем форменном мундире, некий Андрей Андреевич, отер слезы на глазах и торжественно сказал, обратившись к студенческой публике, своим соседям по райку: "Это не игра. Это – священнодействие! Поздравляю вас, молодые люди, вам много предстоит в жизни художественных наслаждений".

Можно сказать, что именно с этой пьесы Малый стали называть "театром Островского"…

Характерный эпизод, который показывает силу искусства и Островского как драматурга, и актеров, исполнявших его произведения.

После триумфа пьесы "Не в свои сани не садись" актер Горбунов зашел в трактир попить чаю с Петром Гавриловичем Степановым, мастерски исполнившим в комедии Островского роль трактирщика Маломальского. После трапезы Степанов стал расплачиваться с половым. Но через минуту тот принес деньги обратно и положил на стол.

– Что это значит? – с удивлением спросил Степанов.

– Приказчик не берет, – с улыбкой отвечал половой.

– Почему?

– Не могу знать, не берет...

– Извините, батюшка, мы с хозяев не берем, – сказал, почтительно кланяясь, подошедший приказчик.

– Разве я хозяин?

– Уж такой-то хозяин, что лучше требовать нельзя! В точности изволили представить!..

Такая похвала, она, пожалуй, будет повыше всех хвалебных рецензий присяжных театральных критиков...

В этом выпуске вы также услышите:

– Российский вояж Портоса.

Коротко и по делу. Только отборные цитаты в нашем Телеграм-канале.