https://radiosputnik.ru/20210718/1741718766.html
"Хозяин" Москвы князь Долгоруков-Крымский
"Хозяин" Москвы князь Долгоруков-Крымский - Радио Sputnik, 18.07.2021
"Хозяин" Москвы князь Долгоруков-Крымский
Двери его дома были открыты для всех, и каждый мог приходить к нему во всякое время с жалобой или просьбой в уверенности быть выслушанным. Об этом в программе радио Sputnik "Российская летопись" расскажет ее автор и ведущий Владимир Бычков.
2021-07-18T08:33
2021-07-18T08:33
2021-07-18T09:04
в эфире
подкасты – радио sputnik
российская летопись
https://cdnn21.img.ria.ru/images/07e5/07/12/1741721517_0:0:2985:1680_1920x0_80_0_0_1a8159ec606e2f7becd883e37919962f.jpg
"Хозяин" Москвы князь Долгоруков-Крымский
Автор Владимир Бычков, радио Sputnik
Двери его дома были открыты для всех, и каждый мог приходить к нему во всякое время с жалобой или просьбой в уверенности быть выслушанным. Об этом в программе радио Sputnik "Российская летопись" расскажет ее автор и ведущий Владимир Бычков.
В июле 1722 года родился князь Василий Михайлович Долгоруков-Крымский, генерал-аншеф, Московский главнокомандующий. Время императрицы Екатерины II особенно богато людьми даровитыми, отличавшимися глубокой преданностью родине, умевшими на всех поприщах своей службы приносить ей пользу и оставившими по себе завидную память бескорыстных и прямодушных слуг отечества. Их позднее справедливо назовут "екатерининскими орлами". К числу таких светлых личностей принадлежит и князь Василий Михайлович Долгоруков-Крымский.
Уже самое прибавление к его родовой фамилии титула "Крымский", полученного им за покорение Крыма в 1771 году, доказывает важные заслуги его перед Россией.
По мнению современников и специалистов, князь Долгорукий не принадлежал к числу выдающихся полководцев. Но каждое порученное ему дело он всегда выполнял толково, с усердием и успехом.
За взятие Крыма князь Долгорукий чаял получить фельдмаршальский жезл, но не получил. Он обиделся, вышел в отставку, жил в своей подмосковной усадьбе. А в Москве начал строить себе пышный дом в Охотном ряду, который позднее стал известен как дом Благородного собрания, а в советские времена – Дом Союзов.
На склоне лет, уже почти семидесятилетним стариком, Долгоруков был назначен Екатериной II Московский главнокомандующим.
Однако, с детства находясь на военной службе, князь не был вовсе знаком с гражданскими делами и поэтому, вступая в новую для него должность, обратился к правителю своей канцелярии В.С. Попову с следующими словами:
– Слушай, Попов, я человек военный, в чернилах не окупан; если принял настоящую должность, то единственно из повиновения всемилостивейшей государыне. Итак, смотри, чтобы никто на меня не жаловался – я тотчас тебя выдам. Императрица меня знает. Старайся, чтобы и тебя узнала с хорошей стороны.
В правление князя Долгорукова-Крымского в 1780 году завершилось строительство Петровского театра, находившегося на месте современного Большого. Немало полезного было сделано им и в области городского хозяйства.
По воспоминаниям, князь Василий Михайлович, обладая большим состоянием, зажил истинным вельможей. Широкое хлебосольство, щедрость и доброта снискали ему в Москве общую любовь. Двери его дома были открыты для всех, и каждый, даже самый простой человек, мог приходить к нему во всякое время с жалобой или просьбой в уверенности быть выслушанным.
Страдая частыми припадками подагры, князь обыкновенно принимал просителей, лежа на диване, в шлафроке и черной вязаной шапочке на голове. Все особы, до чина бригадира включительно, имели право приезжать к нему обедать каждый день; лицам же ниже этого ранга рассылались особые приглашения. За стол его садилось всегда не менее пятидесяти персон. Ласковый и внимательный к людям низшим, Долгоруков держал себя довольно гордо относительно лиц титулованных и не стеснялся говорить им в глаза правду, иногда весьма резкую.
Раз какой-то генерал, пользовавшийся весьма дурной репутацией, проезжая через Москву, счел долгом представиться главнокомандующему. Князь встретил его очень холодно и, сухо ответив на низкий поклон, приветливо обратился к другим присутствующим.
– Я вижу, что ваше сиятельство предубеждены против меня, – перебил его генерал. – Может быть, вы разделяете обо мне мнение моих недоброжелателей?
Долгоруков сделал вид, что не расслышал вопроса, но генерал повторил его. Как ни отнекивался князь, генерал продолжал настаивать, чтобы он высказал о нем свое мнение. Тогда Долгоруков, выведенный из терпения такой назойливостью, потребовал, чтобы он дал обещание не обижаться, если с языка сорвется что-нибудь неприятное. Генерал дал обещание.
– Ну, так вот тебе правда, – сказал князь, – ты из каналий каналья. Сам этого хотел. Слышали, честные люди? – и с этими словами повернулся к нему спиной.
Сконфуженный и растерявшийся, генерал, разумеется, поспешил уехать.
Среди своих подчиненных Долгоруков особенно преследовал взяточничество, пьянство и распутство.
Императрица поручила Долгорукому уплатить князю Д.К. Кантемиру 20 тысяч рублей из магистратских сумм. Долгоруков приказал магистратскому судье, статскому советнику Т.И. Черкасову, отвезти деньги по назначению. Исполнив поручение, Черкасов явился к князю, представил расписку Кантемира в получении денег и с радостным видом прибавил, что Кантемир подарил ему 100 рублей.
– Попов, – сказал князь, обращаясь к своему правителю канцелярии, – никогда больше не зови обедать этого господина.
Один из канцелярских чиновников, некто Ведерников, овдовев, начал вести распутную жизнь, пьянствовать и пропадать по целым неделям неизвестно где. Докладывая об этом князю, Попов просил разрешения уволить Ведерникова от службы.
– А дети у него есть? – спросил Долгоруков.
– Есть, двое малолетних, – отвечал Попов.
– Ну вот, видишь; прогнать его со службы недолго, а что же будет с детьми? Лучше приведи его ко мне; я попробую его усовестить.
Ведерникова с трудом отыскали в каком-то трактире и представили его князю, оборванного, нечесаного, с оплывшим лицом.
– Посмотри на себя в зеркало, – сказал ему Долгоруков, – ты опустился до такой степени, что на тебе нет человеческого подобия. Бросил детей, позабыл Бога, небрежешь царской службой. За это надо бы забрить тебе лоб и сослать в оренбургский гарнизон. Да хочется мне верить, что ты одумаешься и исправишься. Вот что, Попов! Напиши ему трехмесячный отпуск и отправь его в Угрешский монастырь к игумену под самую строгую епитимью. Пусть кается и замаливает свои грехи; а детей его пришли ко мне; пускай пока живут у меня. Надо будет похлопотать пристроить их куда-нибудь. Когда же он вернется из монастыря, посади его опять в канцелярию и каждую неделю докладывай мне о его поведении.
Ведерников упал на колени, просил прощения, благодарил за снисходительность и клялся исправиться.
– Проси прощения не у меня, а у Бога, – сказал князь, – а благодарить приходи, когда исправишься.
О том, как Долгоруков судил и вершил дела в Москве, сохранился следующий рассказ.
Однажды является к нему мещанка и, упав в ноги, со слезами просит возвратить ей дорогие вещи, присвоенные немцем, у которого она заложила их за ничтожные деньги.
– Встань, – сказал ей Долгоруков, — и говори толком, без визга, заплатила ты ему долг или нет?
– Весь до копеечки принесла ему, ваше сиятельство. Убей меня Бог, если лгу. Только три дня просрочила, а он, окаянный, от денег отказывается и вещей не отдает.
– Вот видишь, просрочила! Сама виновата, а жалуешься! Да точно ли вещи у него?
– Точно, батюшка! Иначе я не осмелилась бы тебя беспокоить. Он еще не сбыл их с рук; соглашается отдать мне, но только с тем, чтобы я заплатила вдвое против того, что взяла под них.
– А как зовут немца и где он живет?
– Зовут его Адам Адамович Шпис, а живет недалеко отсюда, в своем доме в Гнездниковском переулке.
– Ну, ладно, Попробую тебе помочь. Попытка не пытка, спрос не беда! – сказал Долгоруков. – Попов! Пошли-ка сейчас квартального за немцем; вели моим именем попросить его немедленно пожаловать ко мне.
Когда немца ввели в кабинет, князь ласково обратился к нему:
– Здравствуй, Адам Адамович, очень рад познакомиться с тобой.
– И я очень счастлив, ваше сиятельство, – отвечал немец, кланяясь.
– Вот и хорошо. Будем же друзьями. Ты знаешь эту мещанку?
– Как не знать, ваше сиятельство, знаю. Я дал ей взаймы деньги, скопленные с большим трудом, и, кроме того, призанял у одного знакомого за большие проценты. Долга она мне в срок не заплатила, и я, чтобы остаться честным человеком и расплатиться со своим знакомым, вынужден был с большим для себя убытком продать оставленные ею мне в обеспечение малоценные вещи.
– Если ты, Адам Адамович, действительно такой человек, каким себя описываешь, то докажи это и удружи мне: она отдаст тебе долг, а ты возврати ей ее малоценные вещи.
– С великой радостью исполнил бы желание вашего сиятельства, – отвечал немец, – но я продал вещи на рынке неизвестному человеку; их у меня нет.
– Слышь ты, какая беда, – сказал Долгоруков, обращаясь к мещанке.
– Не верь, батюшка! – завопила та. – Лжет он, разорить хочет меня, несчастную. Вещи спрятаны у него дома; я сама их видела сегодня.
– Тогда, вот что, Адам Адамович, присядь-ка к моему столу.
– Помилуйте, ваше сиятельство, много чести для меня. Не извольте беспокоиться, я могу и постоять перед вашей великой особой.
– Ну, полно болтать пустяки, Адам Адамович, – сказал Долгоруков, улыбаясь, – ты ведь у меня не гость, и растабарывать с тобой мне не время. Садись сейчас; вот тебе бумага и перо. Пиши к своей жене по-русски, чтобы я мог прочесть: "Принеси мне с подателем хранящиеся у нас вещи мещанки N.N.".
Перо задрожало у немца в руке, он то бледнел, то краснел, не знал, на что решиться, и попробовал еще раз уверять, что вещей у него нет.
– Пиши! – грозно крикнул Долгоруков. – Я тебе приказываю, иначе худо будет; я тебя сию минуту упрячу в острог!
Записка написана, отправлена, вещи привезены и Долгоруков, отдавая немцу деньги, сказал:
– По закону ты прав и мог не возвращать вещей; но как человек ты поступил самым бессовестным образом. Несмотря на просьбы этой несчастной женщины и мои убеждения, ты хотел разорить ее и обмануть меня, начальника города. Ты гнусный ростовщик и лжец! На первый раз я прощаю тебя. Ступай домой и больше не смей заниматься ростовщичеством. Попов, запиши его имя в особую книгу, чтобы он был у нас на виду...
Доброта, доступность, справедливость и благотворительность князя Долгорукова привлекли к нему сердца всех москвичей, которые не называли его иначе как "наш отец". Когда он умер, вся Москва оплакивала его. Несметная толпа народа провожала его гроб с рыданиями; в течение нескольких дней город имел траурный вид, и жители только и говорили о понесенной ими утрате.
Екатерина, получив известие о кончине Долгорукова, сказала: "Потеря невознаградимая!" – заперлась в своем кабинете и не выходила из него весь вечер.
В этом выпуске вы также услышите:
– "Двенадцать стульев" мастера Гамбса.
audio/mpeg
"Хозяин" Москвы князь Долгоруков-Крымский
Автор Владимир Бычков, радио Sputnik
Двери его дома были открыты для всех, и каждый мог приходить к нему во всякое время с жалобой или просьбой в уверенности быть выслушанным. Об этом в программе радио Sputnik "Российская летопись" расскажет ее автор и ведущий Владимир Бычков.
В июле 1722 года родился князь Василий Михайлович Долгоруков-Крымский, генерал-аншеф, Московский главнокомандующий. Время императрицы Екатерины II особенно богато людьми даровитыми, отличавшимися глубокой преданностью родине, умевшими на всех поприщах своей службы приносить ей пользу и оставившими по себе завидную память бескорыстных и прямодушных слуг отечества. Их позднее справедливо назовут "екатерининскими орлами". К числу таких светлых личностей принадлежит и князь Василий Михайлович Долгоруков-Крымский.
Уже самое прибавление к его родовой фамилии титула "Крымский", полученного им за покорение Крыма в 1771 году, доказывает важные заслуги его перед Россией.
По мнению современников и специалистов, князь Долгорукий не принадлежал к числу выдающихся полководцев. Но каждое порученное ему дело он всегда выполнял толково, с усердием и успехом.
За взятие Крыма князь Долгорукий чаял получить фельдмаршальский жезл, но не получил. Он обиделся, вышел в отставку, жил в своей подмосковной усадьбе. А в Москве начал строить себе пышный дом в Охотном ряду, который позднее стал известен как дом Благородного собрания, а в советские времена – Дом Союзов.
На склоне лет, уже почти семидесятилетним стариком, Долгоруков был назначен Екатериной II Московский главнокомандующим.
Однако, с детства находясь на военной службе, князь не был вовсе знаком с гражданскими делами и поэтому, вступая в новую для него должность, обратился к правителю своей канцелярии В.С. Попову с следующими словами:
– Слушай, Попов, я человек военный, в чернилах не окупан; если принял настоящую должность, то единственно из повиновения всемилостивейшей государыне. Итак, смотри, чтобы никто на меня не жаловался – я тотчас тебя выдам. Императрица меня знает. Старайся, чтобы и тебя узнала с хорошей стороны.
В правление князя Долгорукова-Крымского в 1780 году завершилось строительство Петровского театра, находившегося на месте современного Большого. Немало полезного было сделано им и в области городского хозяйства.
По воспоминаниям, князь Василий Михайлович, обладая большим состоянием, зажил истинным вельможей. Широкое хлебосольство, щедрость и доброта снискали ему в Москве общую любовь. Двери его дома были открыты для всех, и каждый, даже самый простой человек, мог приходить к нему во всякое время с жалобой или просьбой в уверенности быть выслушанным.
Страдая частыми припадками подагры, князь обыкновенно принимал просителей, лежа на диване, в шлафроке и черной вязаной шапочке на голове. Все особы, до чина бригадира включительно, имели право приезжать к нему обедать каждый день; лицам же ниже этого ранга рассылались особые приглашения. За стол его садилось всегда не менее пятидесяти персон. Ласковый и внимательный к людям низшим, Долгоруков держал себя довольно гордо относительно лиц титулованных и не стеснялся говорить им в глаза правду, иногда весьма резкую.
Раз какой-то генерал, пользовавшийся весьма дурной репутацией, проезжая через Москву, счел долгом представиться главнокомандующему. Князь встретил его очень холодно и, сухо ответив на низкий поклон, приветливо обратился к другим присутствующим.
– Я вижу, что ваше сиятельство предубеждены против меня, – перебил его генерал. – Может быть, вы разделяете обо мне мнение моих недоброжелателей?
Долгоруков сделал вид, что не расслышал вопроса, но генерал повторил его. Как ни отнекивался князь, генерал продолжал настаивать, чтобы он высказал о нем свое мнение. Тогда Долгоруков, выведенный из терпения такой назойливостью, потребовал, чтобы он дал обещание не обижаться, если с языка сорвется что-нибудь неприятное. Генерал дал обещание.
– Ну, так вот тебе правда, – сказал князь, – ты из каналий каналья. Сам этого хотел. Слышали, честные люди? – и с этими словами повернулся к нему спиной.
Сконфуженный и растерявшийся, генерал, разумеется, поспешил уехать.
Среди своих подчиненных Долгоруков особенно преследовал взяточничество, пьянство и распутство.
Императрица поручила Долгорукому уплатить князю Д.К. Кантемиру 20 тысяч рублей из магистратских сумм. Долгоруков приказал магистратскому судье, статскому советнику Т.И. Черкасову, отвезти деньги по назначению. Исполнив поручение, Черкасов явился к князю, представил расписку Кантемира в получении денег и с радостным видом прибавил, что Кантемир подарил ему 100 рублей.
– Попов, – сказал князь, обращаясь к своему правителю канцелярии, – никогда больше не зови обедать этого господина.
Один из канцелярских чиновников, некто Ведерников, овдовев, начал вести распутную жизнь, пьянствовать и пропадать по целым неделям неизвестно где. Докладывая об этом князю, Попов просил разрешения уволить Ведерникова от службы.
– А дети у него есть? – спросил Долгоруков.
– Есть, двое малолетних, – отвечал Попов.
– Ну вот, видишь; прогнать его со службы недолго, а что же будет с детьми? Лучше приведи его ко мне; я попробую его усовестить.
Ведерникова с трудом отыскали в каком-то трактире и представили его князю, оборванного, нечесаного, с оплывшим лицом.
– Посмотри на себя в зеркало, – сказал ему Долгоруков, – ты опустился до такой степени, что на тебе нет человеческого подобия. Бросил детей, позабыл Бога, небрежешь царской службой. За это надо бы забрить тебе лоб и сослать в оренбургский гарнизон. Да хочется мне верить, что ты одумаешься и исправишься. Вот что, Попов! Напиши ему трехмесячный отпуск и отправь его в Угрешский монастырь к игумену под самую строгую епитимью. Пусть кается и замаливает свои грехи; а детей его пришли ко мне; пускай пока живут у меня. Надо будет похлопотать пристроить их куда-нибудь. Когда же он вернется из монастыря, посади его опять в канцелярию и каждую неделю докладывай мне о его поведении.
Ведерников упал на колени, просил прощения, благодарил за снисходительность и клялся исправиться.
– Проси прощения не у меня, а у Бога, – сказал князь, – а благодарить приходи, когда исправишься.
О том, как Долгоруков судил и вершил дела в Москве, сохранился следующий рассказ.
Однажды является к нему мещанка и, упав в ноги, со слезами просит возвратить ей дорогие вещи, присвоенные немцем, у которого она заложила их за ничтожные деньги.
– Встань, – сказал ей Долгоруков, — и говори толком, без визга, заплатила ты ему долг или нет?
– Весь до копеечки принесла ему, ваше сиятельство. Убей меня Бог, если лгу. Только три дня просрочила, а он, окаянный, от денег отказывается и вещей не отдает.
– Вот видишь, просрочила! Сама виновата, а жалуешься! Да точно ли вещи у него?
– Точно, батюшка! Иначе я не осмелилась бы тебя беспокоить. Он еще не сбыл их с рук; соглашается отдать мне, но только с тем, чтобы я заплатила вдвое против того, что взяла под них.
– А как зовут немца и где он живет?
– Зовут его Адам Адамович Шпис, а живет недалеко отсюда, в своем доме в Гнездниковском переулке.
– Ну, ладно, Попробую тебе помочь. Попытка не пытка, спрос не беда! – сказал Долгоруков. – Попов! Пошли-ка сейчас квартального за немцем; вели моим именем попросить его немедленно пожаловать ко мне.
Когда немца ввели в кабинет, князь ласково обратился к нему:
– Здравствуй, Адам Адамович, очень рад познакомиться с тобой.
– И я очень счастлив, ваше сиятельство, – отвечал немец, кланяясь.
– Вот и хорошо. Будем же друзьями. Ты знаешь эту мещанку?
– Как не знать, ваше сиятельство, знаю. Я дал ей взаймы деньги, скопленные с большим трудом, и, кроме того, призанял у одного знакомого за большие проценты. Долга она мне в срок не заплатила, и я, чтобы остаться честным человеком и расплатиться со своим знакомым, вынужден был с большим для себя убытком продать оставленные ею мне в обеспечение малоценные вещи.
– Если ты, Адам Адамович, действительно такой человек, каким себя описываешь, то докажи это и удружи мне: она отдаст тебе долг, а ты возврати ей ее малоценные вещи.
– С великой радостью исполнил бы желание вашего сиятельства, – отвечал немец, – но я продал вещи на рынке неизвестному человеку; их у меня нет.
– Слышь ты, какая беда, – сказал Долгоруков, обращаясь к мещанке.
– Не верь, батюшка! – завопила та. – Лжет он, разорить хочет меня, несчастную. Вещи спрятаны у него дома; я сама их видела сегодня.
– Тогда, вот что, Адам Адамович, присядь-ка к моему столу.
– Помилуйте, ваше сиятельство, много чести для меня. Не извольте беспокоиться, я могу и постоять перед вашей великой особой.
– Ну, полно болтать пустяки, Адам Адамович, – сказал Долгоруков, улыбаясь, – ты ведь у меня не гость, и растабарывать с тобой мне не время. Садись сейчас; вот тебе бумага и перо. Пиши к своей жене по-русски, чтобы я мог прочесть: "Принеси мне с подателем хранящиеся у нас вещи мещанки N.N.".
Перо задрожало у немца в руке, он то бледнел, то краснел, не знал, на что решиться, и попробовал еще раз уверять, что вещей у него нет.
– Пиши! – грозно крикнул Долгоруков. – Я тебе приказываю, иначе худо будет; я тебя сию минуту упрячу в острог!
Записка написана, отправлена, вещи привезены и Долгоруков, отдавая немцу деньги, сказал:
– По закону ты прав и мог не возвращать вещей; но как человек ты поступил самым бессовестным образом. Несмотря на просьбы этой несчастной женщины и мои убеждения, ты хотел разорить ее и обмануть меня, начальника города. Ты гнусный ростовщик и лжец! На первый раз я прощаю тебя. Ступай домой и больше не смей заниматься ростовщичеством. Попов, запиши его имя в особую книгу, чтобы он был у нас на виду...
Доброта, доступность, справедливость и благотворительность князя Долгорукова привлекли к нему сердца всех москвичей, которые не называли его иначе как "наш отец". Когда он умер, вся Москва оплакивала его. Несметная толпа народа провожала его гроб с рыданиями; в течение нескольких дней город имел траурный вид, и жители только и говорили о понесенной ими утрате.
Екатерина, получив известие о кончине Долгорукова, сказала: "Потеря невознаградимая!" – заперлась в своем кабинете и не выходила из него весь вечер.
В этом выпуске вы также услышите:
– "Двенадцать стульев" мастера Гамбса.
audio/mpeg
В июле 1722 года родился князь Василий Михайлович Долгоруков-Крымский, генерал-аншеф, Московский главнокомандующий.Время императрицы Екатерины II особенно богато людьми даровитыми, отличавшимися глубокой преданностью родине, умевшими на всех поприщах своей службы приносить ей пользу и оставившими по себе завидную память бескорыстных и прямодушных слуг отечества. Их позднее справедливо назовут "екатерининскими орлами". К числу таких светлых личностей принадлежит и князь Василий Михайлович Долгоруков-Крымский.Уже самое прибавление к его родовой фамилии титула "Крымский", полученного им за покорение Крыма в 1771 году, доказывает важные заслуги его перед Россией.По мнению современников и специалистов, князь Долгорукий не принадлежал к числу выдающихся полководцев. Но каждое порученное ему дело он всегда выполнял толково, с усердием и успехом.За взятие Крыма князь Долгорукий чаял получить фельдмаршальский жезл, но не получил. Он обиделся, вышел в отставку, жил в своей подмосковной усадьбе. А в Москве начал строить себе пышный дом в Охотном ряду, который позднее стал известен как дом Благородного собрания, а в советские времена – Дом Союзов.На склоне лет, уже почти семидесятилетним стариком, Долгоруков был назначен Екатериной II Московский главнокомандующим.Однако, с детства находясь на военной службе, князь не был вовсе знаком с гражданскими делами и поэтому, вступая в новую для него должность, обратился к правителю своей канцелярии В.С. Попову с следующими словами:– Слушай, Попов, я человек военный, в чернилах не окупан; если принял настоящую должность, то единственно из повиновения всемилостивейшей государыне. Итак, смотри, чтобы никто на меня не жаловался – я тотчас тебя выдам. Императрица меня знает. Старайся, чтобы и тебя узнала с хорошей стороны.В правление князя Долгорукова-Крымского в 1780 году завершилось строительство Петровского театра, находившегося на месте современного Большого. Немало полезного было сделано им и в области городского хозяйства.По воспоминаниям, князь Василий Михайлович, обладая большим состоянием, зажил истинным вельможей. Широкое хлебосольство, щедрость и доброта снискали ему в Москве общую любовь. Двери его дома были открыты для всех, и каждый, даже самый простой человек, мог приходить к нему во всякое время с жалобой или просьбой в уверенности быть выслушанным.Страдая частыми припадками подагры, князь обыкновенно принимал просителей, лежа на диване, в шлафроке и черной вязаной шапочке на голове. Все особы, до чина бригадира включительно, имели право приезжать к нему обедать каждый день; лицам же ниже этого ранга рассылались особые приглашения. За стол его садилось всегда не менее пятидесяти персон. Ласковый и внимательный к людям низшим, Долгоруков держал себя довольно гордо относительно лиц титулованных и не стеснялся говорить им в глаза правду, иногда весьма резкую.Раз какой-то генерал, пользовавшийся весьма дурной репутацией, проезжая через Москву, счел долгом представиться главнокомандующему. Князь встретил его очень холодно и, сухо ответив на низкий поклон, приветливо обратился к другим присутствующим.– Я вижу, что ваше сиятельство предубеждены против меня, – перебил его генерал. – Может быть, вы разделяете обо мне мнение моих недоброжелателей?Долгоруков сделал вид, что не расслышал вопроса, но генерал повторил его. Как ни отнекивался князь, генерал продолжал настаивать, чтобы он высказал о нем свое мнение. Тогда Долгоруков, выведенный из терпения такой назойливостью, потребовал, чтобы он дал обещание не обижаться, если с языка сорвется что-нибудь неприятное. Генерал дал обещание.– Ну, так вот тебе правда, – сказал князь, – ты из каналий каналья. Сам этого хотел. Слышали, честные люди? – и с этими словами повернулся к нему спиной.Сконфуженный и растерявшийся, генерал, разумеется, поспешил уехать.Среди своих подчиненных Долгоруков особенно преследовал взяточничество, пьянство и распутство.Императрица поручила Долгорукому уплатить князю Д.К. Кантемиру 20 тысяч рублей из магистратских сумм. Долгоруков приказал магистратскому судье, статскому советнику Т.И. Черкасову, отвезти деньги по назначению. Исполнив поручение, Черкасов явился к князю, представил расписку Кантемира в получении денег и с радостным видом прибавил, что Кантемир подарил ему 100 рублей.– Попов, – сказал князь, обращаясь к своему правителю канцелярии, – никогда больше не зови обедать этого господина.Один из канцелярских чиновников, некто Ведерников, овдовев, начал вести распутную жизнь, пьянствовать и пропадать по целым неделям неизвестно где. Докладывая об этом князю, Попов просил разрешения уволить Ведерникова от службы.– А дети у него есть? – спросил Долгоруков.– Есть, двое малолетних, – отвечал Попов.– Ну вот, видишь; прогнать его со службы недолго, а что же будет с детьми? Лучше приведи его ко мне; я попробую его усовестить.Ведерникова с трудом отыскали в каком-то трактире и представили его князю, оборванного, нечесаного, с оплывшим лицом.– Посмотри на себя в зеркало, – сказал ему Долгоруков, – ты опустился до такой степени, что на тебе нет человеческого подобия. Бросил детей, позабыл Бога, небрежешь царской службой. За это надо бы забрить тебе лоб и сослать в оренбургский гарнизон. Да хочется мне верить, что ты одумаешься и исправишься. Вот что, Попов! Напиши ему трехмесячный отпуск и отправь его в Угрешский монастырь к игумену под самую строгую епитимью. Пусть кается и замаливает свои грехи; а детей его пришли ко мне; пускай пока живут у меня. Надо будет похлопотать пристроить их куда-нибудь. Когда же он вернется из монастыря, посади его опять в канцелярию и каждую неделю докладывай мне о его поведении.Ведерников упал на колени, просил прощения, благодарил за снисходительность и клялся исправиться.– Проси прощения не у меня, а у Бога, – сказал князь, – а благодарить приходи, когда исправишься.О том, как Долгоруков судил и вершил дела в Москве, сохранился следующий рассказ.Однажды является к нему мещанка и, упав в ноги, со слезами просит возвратить ей дорогие вещи, присвоенные немцем, у которого она заложила их за ничтожные деньги.– Встань, – сказал ей Долгоруков, — и говори толком, без визга, заплатила ты ему долг или нет?– Весь до копеечки принесла ему, ваше сиятельство. Убей меня Бог, если лгу. Только три дня просрочила, а он, окаянный, от денег отказывается и вещей не отдает.– Вот видишь, просрочила! Сама виновата, а жалуешься! Да точно ли вещи у него?– Точно, батюшка! Иначе я не осмелилась бы тебя беспокоить. Он еще не сбыл их с рук; соглашается отдать мне, но только с тем, чтобы я заплатила вдвое против того, что взяла под них.– А как зовут немца и где он живет?– Зовут его Адам Адамович Шпис, а живет недалеко отсюда, в своем доме в Гнездниковском переулке.– Ну, ладно, Попробую тебе помочь. Попытка не пытка, спрос не беда! – сказал Долгоруков. – Попов! Пошли-ка сейчас квартального за немцем; вели моим именем попросить его немедленно пожаловать ко мне.Когда немца ввели в кабинет, князь ласково обратился к нему:– Здравствуй, Адам Адамович, очень рад познакомиться с тобой.– И я очень счастлив, ваше сиятельство, – отвечал немец, кланяясь.– Вот и хорошо. Будем же друзьями. Ты знаешь эту мещанку?– Как не знать, ваше сиятельство, знаю. Я дал ей взаймы деньги, скопленные с большим трудом, и, кроме того, призанял у одного знакомого за большие проценты. Долга она мне в срок не заплатила, и я, чтобы остаться честным человеком и расплатиться со своим знакомым, вынужден был с большим для себя убытком продать оставленные ею мне в обеспечение малоценные вещи.– Если ты, Адам Адамович, действительно такой человек, каким себя описываешь, то докажи это и удружи мне: она отдаст тебе долг, а ты возврати ей ее малоценные вещи.– С великой радостью исполнил бы желание вашего сиятельства, – отвечал немец, – но я продал вещи на рынке неизвестному человеку; их у меня нет.– Слышь ты, какая беда, – сказал Долгоруков, обращаясь к мещанке.– Не верь, батюшка! – завопила та. – Лжет он, разорить хочет меня, несчастную. Вещи спрятаны у него дома; я сама их видела сегодня.– Тогда, вот что, Адам Адамович, присядь-ка к моему столу.– Помилуйте, ваше сиятельство, много чести для меня. Не извольте беспокоиться, я могу и постоять перед вашей великой особой.– Ну, полно болтать пустяки, Адам Адамович, – сказал Долгоруков, улыбаясь, – ты ведь у меня не гость, и растабарывать с тобой мне не время. Садись сейчас; вот тебе бумага и перо. Пиши к своей жене по-русски, чтобы я мог прочесть: "Принеси мне с подателем хранящиеся у нас вещи мещанки N.N.".Перо задрожало у немца в руке, он то бледнел, то краснел, не знал, на что решиться, и попробовал еще раз уверять, что вещей у него нет.– Пиши! – грозно крикнул Долгоруков. – Я тебе приказываю, иначе худо будет; я тебя сию минуту упрячу в острог!Записка написана, отправлена, вещи привезены и Долгоруков, отдавая немцу деньги, сказал:– По закону ты прав и мог не возвращать вещей; но как человек ты поступил самым бессовестным образом. Несмотря на просьбы этой несчастной женщины и мои убеждения, ты хотел разорить ее и обмануть меня, начальника города. Ты гнусный ростовщик и лжец! На первый раз я прощаю тебя. Ступай домой и больше не смей заниматься ростовщичеством. Попов, запиши его имя в особую книгу, чтобы он был у нас на виду...Доброта, доступность, справедливость и благотворительность князя Долгорукова привлекли к нему сердца всех москвичей, которые не называли его иначе как "наш отец". Когда он умер, вся Москва оплакивала его. Несметная толпа народа провожала его гроб с рыданиями; в течение нескольких дней город имел траурный вид, и жители только и говорили о понесенной ими утрате.Екатерина, получив известие о кончине Долгорукова, сказала: "Потеря невознаградимая!" – заперлась в своем кабинете и не выходила из него весь вечер.В этом выпуске вы также услышите:– "Двенадцать стульев" мастера Гамбса.Автор Владимир Бычков, радио SputnikКоротко и по делу. Только отборные цитаты в нашем Телеграм-канале.
Радио Sputnik
internet-group@rian.ru
7 495 645-6601
ФГУП МИА «Россия сегодня»
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/
2021
Владимир Бычков
https://cdnn21.img.ria.ru/images/147864/47/1478644726_749:0:3743:2994_100x100_80_0_0_905ee0b9ba84015abc1396146c74b9f7.jpg
Владимир Бычков
https://cdnn21.img.ria.ru/images/147864/47/1478644726_749:0:3743:2994_100x100_80_0_0_905ee0b9ba84015abc1396146c74b9f7.jpg
Новости
ru-RU
https://radiosputnik.ru/docs/about/copyright.html
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/
Радио Sputnik
internet-group@rian.ru
7 495 645-6601
ФГУП МИА «Россия сегодня»
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/
Радио Sputnik
internet-group@rian.ru
7 495 645-6601
ФГУП МИА «Россия сегодня»
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/
Владимир Бычков
https://cdnn21.img.ria.ru/images/147864/47/1478644726_749:0:3743:2994_100x100_80_0_0_905ee0b9ba84015abc1396146c74b9f7.jpg
в эфире, подкасты – радио sputnik, российская летопись
В эфире, Подкасты – Радио Sputnik, Российская летопись
В июле 1722 года родился князь Василий Михайлович Долгоруков-Крымский, генерал-аншеф, Московский главнокомандующий.
Время императрицы Екатерины II особенно богато людьми даровитыми, отличавшимися глубокой преданностью родине, умевшими на всех поприщах своей службы приносить ей пользу и оставившими по себе завидную память бескорыстных и прямодушных слуг отечества. Их позднее справедливо назовут "екатерининскими орлами". К числу таких светлых личностей принадлежит и князь Василий Михайлович Долгоруков-Крымский.
Уже самое прибавление к его родовой фамилии титула "Крымский", полученного им за покорение Крыма в 1771 году, доказывает важные заслуги его перед Россией.
По мнению современников и специалистов, князь Долгорукий не принадлежал к числу выдающихся полководцев. Но каждое порученное ему дело он всегда выполнял толково, с усердием и успехом.
За взятие Крыма князь Долгорукий чаял получить фельдмаршальский жезл, но не получил. Он обиделся, вышел в отставку, жил в своей подмосковной усадьбе. А в Москве начал строить себе пышный дом в Охотном ряду, который позднее стал известен как дом Благородного собрания, а в советские времена – Дом Союзов.
На склоне лет, уже почти семидесятилетним стариком, Долгоруков был назначен Екатериной II Московский главнокомандующим.
Однако, с детства находясь на военной службе, князь не был вовсе знаком с гражданскими делами и поэтому, вступая в новую для него должность, обратился к правителю своей канцелярии В.С. Попову с следующими словами:
– Слушай, Попов, я человек военный, в чернилах не окупан; если принял настоящую должность, то единственно из повиновения всемилостивейшей государыне. Итак, смотри, чтобы никто на меня не жаловался – я тотчас тебя выдам. Императрица меня знает. Старайся, чтобы и тебя узнала с хорошей стороны.
В правление князя Долгорукова-Крымского в 1780 году завершилось строительство Петровского театра, находившегося на месте современного Большого. Немало полезного было сделано им и в области городского хозяйства.
По воспоминаниям, князь Василий Михайлович, обладая большим состоянием, зажил истинным вельможей. Широкое хлебосольство, щедрость и доброта снискали ему в Москве общую любовь. Двери его дома были открыты для всех, и каждый, даже самый простой человек, мог приходить к нему во всякое время с жалобой или просьбой в уверенности быть выслушанным.
Страдая частыми припадками подагры, князь обыкновенно принимал просителей, лежа на диване, в шлафроке и черной вязаной шапочке на голове. Все особы, до чина бригадира включительно, имели право приезжать к нему обедать каждый день; лицам же ниже этого ранга рассылались особые приглашения. За стол его садилось всегда не менее пятидесяти персон. Ласковый и внимательный к людям низшим, Долгоруков держал себя довольно гордо относительно лиц титулованных и не стеснялся говорить им в глаза правду, иногда весьма резкую.
Раз какой-то генерал, пользовавшийся весьма дурной репутацией, проезжая через Москву, счел долгом представиться главнокомандующему. Князь встретил его очень холодно и, сухо ответив на низкий поклон, приветливо обратился к другим присутствующим.
– Я вижу, что ваше сиятельство предубеждены против меня, – перебил его генерал. – Может быть, вы разделяете обо мне мнение моих недоброжелателей?
Долгоруков сделал вид, что не расслышал вопроса, но генерал повторил его. Как ни отнекивался князь, генерал продолжал настаивать, чтобы он высказал о нем свое мнение. Тогда Долгоруков, выведенный из терпения такой назойливостью, потребовал, чтобы он дал обещание не обижаться, если с языка сорвется что-нибудь неприятное. Генерал дал обещание.
– Ну, так вот тебе правда, – сказал князь, – ты из каналий каналья. Сам этого хотел. Слышали, честные люди? – и с этими словами повернулся к нему спиной.
Сконфуженный и растерявшийся, генерал, разумеется, поспешил уехать.
Среди своих подчиненных Долгоруков особенно преследовал взяточничество, пьянство и распутство.
Императрица поручила Долгорукому уплатить князю Д.К. Кантемиру 20 тысяч рублей из магистратских сумм. Долгоруков приказал магистратскому судье, статскому советнику Т.И. Черкасову, отвезти деньги по назначению. Исполнив поручение, Черкасов явился к князю, представил расписку Кантемира в получении денег и с радостным видом прибавил, что Кантемир подарил ему 100 рублей.
– Попов, – сказал князь, обращаясь к своему правителю канцелярии, – никогда больше не зови обедать этого господина.
Один из канцелярских чиновников, некто Ведерников, овдовев, начал вести распутную жизнь, пьянствовать и пропадать по целым неделям неизвестно где. Докладывая об этом князю, Попов просил разрешения уволить Ведерникова от службы.
– А дети у него есть? – спросил Долгоруков.
– Есть, двое малолетних, – отвечал Попов.
– Ну вот, видишь; прогнать его со службы недолго, а что же будет с детьми? Лучше приведи его ко мне; я попробую его усовестить.
Ведерникова с трудом отыскали в каком-то трактире и представили его князю, оборванного, нечесаного, с оплывшим лицом.
– Посмотри на себя в зеркало, – сказал ему Долгоруков, – ты опустился до такой степени, что на тебе нет человеческого подобия. Бросил детей, позабыл Бога, небрежешь царской службой. За это надо бы забрить тебе лоб и сослать в оренбургский гарнизон. Да хочется мне верить, что ты одумаешься и исправишься. Вот что, Попов! Напиши ему трехмесячный отпуск и отправь его в Угрешский монастырь к игумену под самую строгую епитимью. Пусть кается и замаливает свои грехи; а детей его пришли ко мне; пускай пока живут у меня. Надо будет похлопотать пристроить их куда-нибудь. Когда же он вернется из монастыря, посади его опять в канцелярию и каждую неделю докладывай мне о его поведении.
Ведерников упал на колени, просил прощения, благодарил за снисходительность и клялся исправиться.
– Проси прощения не у меня, а у Бога, – сказал князь, – а благодарить приходи, когда исправишься.
О том, как Долгоруков судил и вершил дела в Москве, сохранился следующий рассказ.
Однажды является к нему мещанка и, упав в ноги, со слезами просит возвратить ей дорогие вещи, присвоенные немцем, у которого она заложила их за ничтожные деньги.
– Встань, – сказал ей Долгоруков, — и говори толком, без визга, заплатила ты ему долг или нет?
– Весь до копеечки принесла ему, ваше сиятельство. Убей меня Бог, если лгу. Только три дня просрочила, а он, окаянный, от денег отказывается и вещей не отдает.
– Вот видишь, просрочила! Сама виновата, а жалуешься! Да точно ли вещи у него?
– Точно, батюшка! Иначе я не осмелилась бы тебя беспокоить. Он еще не сбыл их с рук; соглашается отдать мне, но только с тем, чтобы я заплатила вдвое против того, что взяла под них.
– А как зовут немца и где он живет?
– Зовут его Адам Адамович Шпис, а живет недалеко отсюда, в своем доме в Гнездниковском переулке.
– Ну, ладно, Попробую тебе помочь. Попытка не пытка, спрос не беда! – сказал Долгоруков. – Попов! Пошли-ка сейчас квартального за немцем; вели моим именем попросить его немедленно пожаловать ко мне.
Когда немца ввели в кабинет, князь ласково обратился к нему:
– Здравствуй, Адам Адамович, очень рад познакомиться с тобой.
– И я очень счастлив, ваше сиятельство, – отвечал немец, кланяясь.
– Вот и хорошо. Будем же друзьями. Ты знаешь эту мещанку?
– Как не знать, ваше сиятельство, знаю. Я дал ей взаймы деньги, скопленные с большим трудом, и, кроме того, призанял у одного знакомого за большие проценты. Долга она мне в срок не заплатила, и я, чтобы остаться честным человеком и расплатиться со своим знакомым, вынужден был с большим для себя убытком продать оставленные ею мне в обеспечение малоценные вещи.
– Если ты, Адам Адамович, действительно такой человек, каким себя описываешь, то докажи это и удружи мне: она отдаст тебе долг, а ты возврати ей ее малоценные вещи.
– С великой радостью исполнил бы желание вашего сиятельства, – отвечал немец, – но я продал вещи на рынке неизвестному человеку; их у меня нет.
– Слышь ты, какая беда, – сказал Долгоруков, обращаясь к мещанке.
– Не верь, батюшка! – завопила та. – Лжет он, разорить хочет меня, несчастную. Вещи спрятаны у него дома; я сама их видела сегодня.
– Тогда, вот что, Адам Адамович, присядь-ка к моему столу.
– Помилуйте, ваше сиятельство, много чести для меня. Не извольте беспокоиться, я могу и постоять перед вашей великой особой.
– Ну, полно болтать пустяки, Адам Адамович, – сказал Долгоруков, улыбаясь, – ты ведь у меня не гость, и растабарывать с тобой мне не время. Садись сейчас; вот тебе бумага и перо. Пиши к своей жене по-русски, чтобы я мог прочесть: "Принеси мне с подателем хранящиеся у нас вещи мещанки N.N.".
Перо задрожало у немца в руке, он то бледнел, то краснел, не знал, на что решиться, и попробовал еще раз уверять, что вещей у него нет.
– Пиши! – грозно крикнул Долгоруков. – Я тебе приказываю, иначе худо будет; я тебя сию минуту упрячу в острог!
Записка написана, отправлена, вещи привезены и Долгоруков, отдавая немцу деньги, сказал:
– По закону ты прав и мог не возвращать вещей; но как человек ты поступил самым бессовестным образом. Несмотря на просьбы этой несчастной женщины и мои убеждения, ты хотел разорить ее и обмануть меня, начальника города. Ты гнусный ростовщик и лжец! На первый раз я прощаю тебя. Ступай домой и больше не смей заниматься ростовщичеством. Попов, запиши его имя в особую книгу, чтобы он был у нас на виду...
Доброта, доступность, справедливость и благотворительность князя Долгорукова привлекли к нему сердца всех москвичей, которые не называли его иначе как "наш отец". Когда он умер, вся Москва оплакивала его. Несметная толпа народа провожала его гроб с рыданиями; в течение нескольких дней город имел траурный вид, и жители только и говорили о понесенной ими утрате.
Екатерина, получив известие о кончине Долгорукова, сказала: "Потеря невознаградимая!" – заперлась в своем кабинете и не выходила из него весь вечер.
В этом выпуске вы также услышите:
– "Двенадцать стульев" мастера Гамбса.
Автор Владимир Бычков, радио Sputnik
Коротко и по делу. Только отборные цитаты в нашем Телеграм-канале. 
.jpg){kind=link}